С высоких трибун объявлено, что в XXI веке Россия пойдет по пути инновационного развития. Создаются федеральные университеты и технопарки, повышаются оклады академикам, огромные (даже по мировым меркам) средства выделяются на нанотехнологии, и так далее. Казалось бы, успех не за горами. Тем более, что мы не с нуля, в отличие от Ломоносова, начинаем, — за спиной богатые традиции российской и советской науки, сотни университетов, научные школы, академические институты и лаборатории. И Менделеев ободряюще смотрит из правого верхнего угла одноименной таблицы.
Судя по всему, большое начальство знакомо с трудами другого русского ученого, физиолога Павлова, и полагает, что научное сообщество функционирует примерно так же, как рефлекторное слюноотделение у собаки. Собака Павлова при виде мяса начинает истекать слюной, а ученые при получении дополнительного финансирования фонтанируют открытиями и изобретениями. На самом деле сфера науки и образования устроена несколько сложнее. Например, я раз в месяц стою у окошка кассы Ярославского госуниверситета имени Демидова, но ни у себя, ни у коллег по очереди не наблюдаю творческих озарений или хотя бы повышенного слюноотделения. Народ деловито рассовывает по карманам скромное жалованье, и расходится по факультетам без каких-либо эмоций.
Да, у российского образования и науки славное прошлое. Но незабываемые успехи связаны с тем обстоятельством, что вектор развития сфера науки и образования прошедшей индустриальной эпохи совпадал с основными чертами русской модели управления, с социально-политической системой России и СССР, с образом жизни того времени. Иерархия научных школ, образовательный процесс как поступательное движение в сторону все большего соответствия заранее определенным требованиям и критериям, унаследованное от прошлого уважение к учености, наличие непререкаемых авторитетов для каждой ступени (от учителя начальных классов до академика), — все это прекрасно вписывалось в структуру общества, совершающего переход от аграрной к индустриальной стадии развития.
Сейчас положение изменилось. В 30-70-х годы прошлого века газеты и журналы восторженно писали про ученых и изобретателей. Сегодня газеты мало кто читает, а по телевизору показывают звезд шоу-бизнеса и фотомоделей. Рубрика «Новости науки и техники» ликвидирована в большинстве журналов и телеканалов. В образ жизни и систему ценностей детей и молодежи никак не вписываются ни уверенность в учительской правоте, ни желание походить не наставника, ни долгие задушевные беседы с научным руководителем, ни вообще готовность строить свою судьбу по распорядку и правилам какой-либо иерархической системы. Представление о жизненном успехе уже не предполагает обязательное признание достижений со стороны какой-либо вышестоящей организации (Высшая Аттестационная Комиссия, сокращенно ВАК; комитет по государственным или иным премиям, и т.д.)
Например, чтобы получить ученую степень доктора наук, надо убедить десяток членов совета по защите диссертаций в том, что ты их уважаешь, и что написанная тобой диссертация соответствует их представлениям о науке. Естественно, что чем значимее научные достижения ученого, тем сложнее его престарелым коллегам (которые и составляют кворум ученого совета) согласиться с тем, что такой «выскочка» достоин ученой степени доктора наук. Фактически в стране сложилась глубоко эшелонированная система «недопущения» настоящих ученых в науку.
Молодые аспиранты сразу «понимают службу» и делают для себя выводы. Те из них, у кого есть способности и амбиции, уходят в другие сферы, в том числе в бизнес. Там хоть и трудно, но можно добиться успеха без обязательного одобрения «стариками». Я что-то не слышал, что для открытия нового гипермаркета требуется согласие владельцев других действующих в данном городе торговых центров. А в науке ситуация именно такая. И в высшем образовании, где преподаватели не нанимаются на работу, а избираются тайным голосованием коллег по кафедре и факультету (то есть голосованием конкурентов).
В советские годы дополнительный импульс научному творчеству давала уравниловка: те, кто не мог реализовать свой творческий потенциал и амбиции в запрещенном предпринимательстве, «сублимировались» в науке. Это был своего рода «бесплатный ресурс» плановой экономики. Сейчас этот ресурс «утек» в богатые рыночные отрасли. Вчерашние бессребреники-интеллектуалы обслуживают бизнес, а в бюджетных отраслях, в том числе в науке и образовании, в значительной степени остались лишь бездари и пенсионеры. Печальные последствия не заставили себя долго ждать.
В мире признаются 3-4 рейтинга качества образования. Согласно их данным, в сотню лучших университетов мира входит лишь один-единственный отечественный ВУЗ (Московский Государственный Университет, Санкт-Петербургский университет – уже во второй сотне). А в целом система высшего образования Россия находится между 15 (согласно так называемому Шанхайскому рейтингу) и 25 (рейтинг Webometrics) местом. Тот есть наш удельный вес в мировом образовании существенно ниже, чем в мировом производстве (там наше место – между 6 и 7). Иначе говоря, наши мозги, по «гамбургскому счету», слабее, чем наши успехи в нефте- и газодобыче. Это не результатом рыночных реформ в стране, а закономерное следствие смещения общественных предпочтений в другие сферы деятельности.
Поэтому надеяться, что, раз наши деды и прадеды совершили научно-образовательный прорыв, то и у нас получится нечто подобное, не больше оснований, чем у датского или норвежского военного ведомства оснований думать, что современная скандинавская морская пехота будет лучшей в мире, поскольку их предки-викинги когда-то были таковыми.