Последнее время в развитых странах много говорят и пишут о феномене «дауншифтинга» (от английских слов down – «вниз», и shift – «перемещение, сдвиг»). Этим термином обозначают беспричинный уход вполне успешных людей из бизнеса, или же добровольный отказ от повышения в должности. Типичные дауншифтеры – вчерашние благополучные топ-менеджеры и ценные специалисты (например, биржевые аналитики), отказавшиеся от больших полномочий и соответствующих доходов.
Лет 10-15 назад их можно было встретить скорее на журнальных страницах, в разделе «Курьезы», чем в реальной жизни. Сейчас положение изменилось. Судя по чудовищной скорости увеличения дауншифтерского поголовья, они размножаются не половым путем, а как-то иначе. (Почкованием? Делением? Копированием поведенческих моделей?) Дауншифтеры стали полноценной социальной прослойкой, чьи потребительские и электоральные предпочтения изучают рекламодатели и политики.
Поведение дауншифтеров бросает вызов привычным представлениям о смысле жизни, о соотношении важного и второстепенного. «Почему дауншифтеры так поступают? Они психи, или же нет? Может быть, они понимают что-то такое, чего я не смог догадаться?» — Эти и по подобные этим вопросы задает себе все большее число людей. В целом отношение традиционного большинства к дауншифтерам чем-то напоминает отношение жителей Римской Империи к первым христианам, — то же раздражение и непонимание, смешанное с интуитивной догадкой о глубинной правоте новой секты.
Чем же вызвано появление этой новой человеческой породы? На вопросы журналистов и социологов дауншифтеры отвечают, что отказались от дальнейшей карьеры из-за желания проводить больше времени с семьей, читать и слушать музыку, иметь полноценный досуг, общаться с теми, кто интересен, а не с теми, кто важен с точки зрения профессиональных интересов. Если же рассмотреть проблему теоретически, то выяснится, что дауншифтинг – закономерное следствие так называемой «пирамиды Маслоу». Согласно этой общепринятой концепции, деятельность человека поначалу нацелена на удовлетворение базовых потребностей в еде, в безопасности, в одежде и жилище.
Когда эти первичные, естественные потребности удовлетворены, люди начинают стремиться к целям более высокого порядка: приобретению уважения со стороны окружающих, достижению превосходства над ними, и прочие социальные (то есть общественные) потребности. Затем, если перечисленные выше социальные цели достигнуты, человек переходит на следующий уровень мотивации. Теперь его заботит самореализация. Ему важно не то, что о нем подумают другие люди, а то, сумеет ли наилучшим образом использовать свои способности, воплотит ли он в жизнь то, что дано ему от природы.
Исходя из «пирамиды Маслоу», рано или поздно, но дауншифтеры должны были появиться. Ведь нелепо было бы предполагать, что у всех людей есть одна-единственная возможность реализовать себя, — стать крупным собственником или высокооплачиваемым топ-менеджером. Сейчас, слава богу, не Средние Века, когда был только один «путь наверх», — получение дворянского титула за военные заслуги. Кстати, с точки зрения пятивековой давности, почти все сегодняшние мужчины – дауншифтеры, так как добровольно отказались от единственно достойной военной карьеры. Наши предки были бы потрясены, узнав, что сейчас любой здоровый мужчина (а нередко и женщина) может поступить в военное училище и стать офицером. Предел мечтаний многих поколений стал доступен всем, и мало кто хочет этим воспользоваться! Точно так же нашим потомкам будет казаться странной сегодняшняя одержимость бизнесом и деловой карьерой.
Типичный дауншифтер – человек с интровертным складом характера, покидающий кресло руководителя. Еще в школе замечал за собой, что не любит общаться, предпочитает не обсуждать проблемы, а размышлять о них самостоятельно. По молодости, поддавшись моде, стал менеджером. Поднимаясь по ступенькам служебной лестницы, — начальник бюро, заведующий отделом, заместитель директора, директор филиала, — был вынужден ежедневно разговаривать с большим количеством людей, и очень от этого уставал. По ночам ему снилось, что он работает программистом; любил по много раз пересматривать фильм про одинокого смотрителя маяка. От жены ушел, чтобы хотя бы дома отдыхать от общения. К сорока пяти годам приобрел невроз, язву, и четкое понимание бессмысленности такого существования. Осознав, что крепостное право давно отменили, уходит с руководящей работы, а через год женится. Теперь его любимый фильм – о враче-маньяке, которого настигает заслуженное возмездие.
Значит ли это, что дауншифтинг – вполне разумное поведение? Нет, не совсем. Как всякий резкий житейский поворот, отказ от карьерного роста в привычной и престижной сфере является исправлением какой-либо ошибки, совершенной на предыдущих этапах. Если, например, некий банкир к сорока годам понял, что счастье не в деньгах и вообще не в банковской работе, а в занятиях ландшафтным дизайном, и что он уже не может без омерзения входить в опостылевший офис, он переквалифицируется в ландшафтного дизайнера. Лучше поздно, чем никогда. Но еще лучше понять свои желания на более ранней стадии, при выборе профессии и места работы. Логика та же, что при уходе из семьи, — если оставаться невмоготу, надо уходить, но лучше все-таки сначала подумать перед тем, как жениться. Встречаются, конечно, профессиональные коллекционеры житейского опыта, для кого смысл жизни состоит в набивании на лбу шишек обо все встречные столбы, но дауншифтинг – это не про них; тут особый случай.
Как обстоят дела с дауншифтингом в России? Поскольку по уровню развития мы пока отстаем от Запада, то подавляющее большинство наших сограждан находятся на нижних этажах мотивационной пирамиды. На «первом этаже» работают ради заработка, а на полученные деньги улучшают структуру питания, увлеченно обновляют гардероб, покупают автомобили, балуют детей хорошими подарками, копят на отдых в Турции и на жилье, хранят «заначку на черный день» (потребность в безопасности). На «втором этаже» – более продвинутая и обеспеченная публика. Им важны не столько сами по себе материальные блага, сколько положение в обществе, поддержание и повышение своего статуса. А единицы измерения социального статуса в современной России известны – престижное образование, сумма капитализации активов, круг знакомств, депутатство, место расположения и площадь квартиры или коттеджа, марка автомобиля, наличие заграничных активов (потребность в безопасности), и прочие подобные вещи.
На третьем, верхнем уровне «пирамиды Маслоу», в России пока должно быть пусто. Откуда им взяться, массам озабоченных исключительно самореализацией дауншифтеров, если население только-только начало выползать из всеобщей бедности (проблема для нижнего мотивационного уровня) и уравниловки (проблема для среднего мотивационного уровня)? Для национального менталитета 17 постсоветских лет – все равно что миг. Однако дауншифтеры уже есть, и с каждым годом все больше. Об этом пишут отечественные социологи и журналисты. Я, не особенно напрягая память, насчитал полтора десятка хорошо знакомых мне ярославцев, в последние годы выбравших такую жизненную стратегию. Получается, что с дауншифтингом в России та же ситуация, как когда-то с пролетарской революцией, — с точки зрения марксистской теории, условия для революции у нас еще не созрели, но практически она свершилась. Может, русский дауншифтинг такой же, как и революция – «неправильный»?
Чтобы разобраться в специфике отечественных дауншифтеров, требуется краткий исторический экскурс. В старину русские люди жили и мыслили категориями профессиональных династий, а не индивидуальных судеб. Дети, внуки и правнуки крестьян пахали землю, дети священников шли в семинарии, потомки офицеров – в армию, отпрыски купцов – в лавку, дети чиновников – на службу в департамент. Всяк сверчок знал свой шесток. Крестьянская реформа 1861 года нарушила этот порядок. Хваткие мужики и мещане повадились строить торговые заведения и фабрики, стали богатеть. Их дети унаследовали приличные состояния, и, по вековому обычаю, должны были приумножить их и передать своим потомкам.
Но далеко не все представители второго поколения русских предпринимателей захотели повторить судьбу своих отцов-основателей. Савва Морозов-сын, в ущерб бизнесу, связался с богемой, а заодно и с революционерами; финансировал издание небезызвестной газеты «Искра». Третьяков оставался фабрикантом до 6 часов вечера ежедневно, а после этого момента отказывался даже слышать о делах, и занимался своей будущей галереей. Рябушинский-младший, помимо обширных расходов на всякого рода искусства, увлекся политикой, и фактически отодвинул созданный предками бизнес на второй план. Но это примеры самых образованных, «продвинутых» предпринимателей. Другие богачи были попроще, и вели себя соответственно, – кутили на ярмарках, содержали табуны «мамзелей», и тому подобное.
Но подлинная катастрофа произошла с третьим поколением «новых русских». Они массами спивались и теряли бизнес. Об этом говорила вся страна, в этом явлении призывал разобраться сам Толстой, об ускоренном вырождении русской буржуазии писали Успенский, Горький, Мамин-Сибиряк, Шишков, и многие другие. Стали сравнивать с банкирами и фабрикантами других стран, и не обнаружили ничего похожего. Европейские предприниматели, как правило, добросовестно вели унаследованный от предков бизнес, виртуозно скупердяйничали, внося посильный вклад в копилку династического богатства. А в Японии многие знаменитые ныне фирмы вообще имеют многовековую историю. Например, предприниматели из семейного торгового дома Мицуи за долгие поколения почему-то не спились, хотя специфика их бизнеса (с XYII века они торговали сакэ) к этому располагала.
Почему «период полураспада» русских предпринимательских династий был столь краток? Потому что в России фабриканты и банкиры не были признанным слоем общества, со своей историей, этикой, устоявшимися правилами поведения, образом жизни. Они возникли «на пустом месте», имея в своем распоряжении лишь крестьянский или купеческий образ мышления своих первых представителей. Основатели династий по крайней мере знали, к чему стремились – к материальному благополучию, к почету и уважению. Их дети и внуки уже страдали из-за отсутствия цели. Богатство и статус не могли быть целью, так как уже были получены по наследству, а предпринимательская этика, которая поддерживала бы «в тонусе» и вдохновляла на новые бизнес-подвиги, еще не возникла. Отсюда – потеря стимулов, растранжиривание капитала, психологические срывы.
Если мы спроецируем ситуацию столетней давности на сегодняшний день, то увидим много общего. Такое же новое буржуазное сословие, без прошлого опыта, без своей классовой морали и этики. Такой же предпринимательский энтузиазм первого поколения бизнесменов в погоне за тем, чего оно было лишено в недавнем советском прошлом – богатства и почета. И такое же отсутствие значимых целей в недалекой перспективе. Более того, социальные условия для ведения бизнеса не стали лучше. В царской России богатых не любили в народе, но государство хотя бы не мешало им работать и зарабатывать. А сейчас, в 2000-х годах, государственный аппарат при поддержке населения методично притесняет частный бизнес.
В таком психологическом климате следует ожидать процессов, аналогичных по смыслу повальному пьянству и разгулу дореволюционных предпринимателей второго-третьего поколения. Разумеется, нынешние Титы Титычи, будучи людьми образованными, не станут по-ямщичьи бить зеркала в ресторанах и сплавляться по Волге с цыганами. Они просто найдут другое, менее травмирующее нервную систему занятие, чем бизнес. А ученые будут ломать голову, почему в России так много дауншифтеров и так мало действующих предпринимателей.
Статья опубликована в журнале «Темы и лица».